для tigerda
ЭллиО, Элли, красотка Элли, садись-ка ты в свой балок,
я выдам соляра бочку, прицепим Урал иль Краз.
мы были так близко к цели, но что-то я сдал и взмок,
Пора бы поставить точку… Короче, рули в Канзас.
Здесь «кубики», хлыст, трелёвка, в бытовке – табачный смрад,
И колики битых почек страшнее, чем сто Гингем.
И знаешь… мне чуть неловко, но ты забери назад
тот красный тугой мешочек, набитый чёрт знает чем.
Да, Гудвин слажал малёхо, типичный такой bad luck,
Он сделал, что мог и ладно, не повезло, фигня.
А мне здесь, поверь, неплохо, иначе, прости, никак:
уж слишком, пойми, накладно в Канзас волочить меня.
Минуты окаменело ложатся под мой топор,
он весело и картинно веков разрезает шаль.
Нет, нечего тебе делать, там, где свой решают спор
холодная древесина и тёплая злая сталь.
В предутренней сладкой коме на звёзды раскинешь сеть,
шаг влево – побег, шаг вправо - сереют оттенки дня.
Как быстро летит твой домик, и мне за ним не успеть,
но сыпется ржа с суставов, я вижу, что ждёт меня.
Прости, что-то всё мелькает, наверное, голова…
Болит… цитрамон не лечит, и кончился экседрин.
Теплеет моя рука и ты, кстати, вновь права:
для нашей случайной встречи не нужно искать причин.
Ну, всё, на дорожку сели, не плачь, всё ж не на войну.
Давай, не психуй напрасно, чугун – не латунь, не медь.
В Канзас, и не мешкай, Элли, а я тебе черкану,
как весело и прекрасно веками в тайге ржаветь...(с)
Письмо Железному ДровосекуЗдравствуй, далекий близкий, железный мой дровосек.
Твое письмо добиралось месяц и десять дней.
Лучше б купил компьютер – великое дело Сеть.
Но все равно, спасибо, что все еще пишешь мне.
Недавно вот вспоминала, как мы Бастинду – водой.
И как ты смеялся после, хватался аж за живот.
Дескать, «смелая девочка прицельно метала дом,
А после помыла пол – и кончилось колдовство».
Твой смех – лучший звук, наверно, во всех мирах,
И я его не забуду (без пафоса!) никогда.
В этом чертовом слове – безнадега и липкий страх,
Но я его отгоняю. Как взрослая. Да-да-да.
Сейчас четыре утра, слушаю Summer Time.
Хочется разреветься, да не может, вот беда.
Твоя сумасшедшая Элли, любимый, уже не та
И башмачки Гингемы спрятала на чердак.
Больше не верю в дороги из желтого кирпича.
Если приводят к храму – все равно не ведут к тебе.
Что-то не то карябаю. Лучше бы замолчать.
Зачеркну последние строчки – ты не читай, забей.
Из головы нейдет, милый мой iron man,
Как ты вернул мне сердце – теплый живой комок.
Мы верно тогда решили – не надо прощальных сцен.
Ты бы со мной поехал. Наверное. Если б мог.
Тот красный тугой мешочек храню, как последний жмот,
В шкатулке, средь лоскутков, в самом нижнем ряду.
Что сделано – не воротишь. Не поможет и приворот.
Ты, наверное, чувствуешь, как я тебя не жду?
Ну вот, переходим к главному. Отвечаю в последний раз –
Еще немного, и сердце сломается, как часы.
Прошу, позабудь мой адрес и не пиши в Канзас.
Я рожаю в июле. Сказали, что будет сын.
Я решила использовать последний, возможно, шанс.
Ведь ты – это только письма, вот уже пятый год.
Надеюсь, что не осудишь. Впрочем, тебе решать.
Ко мне переехал Гудвин. Он славный, когда не пьет.
Письмо ГудвинаПривет, железный приятель. Прости за корявый слог.
Я, знаешь, в стихах и письмах не очень то и горазд.
Я видел, она получила вчера от тебя письмо…
И, видимо, вот поэтому… о чем я? Ах, да – Канзас.
Хожу по утрам на службу. Да, пью – ну а кто не пьет?
Учусь готовить окрошку и странный суп со свеклой.
И, значит, живем – не тужим. Я очень люблю ее.
Она? Ну, может, немножко, и, может, ей тут тепло.
Врачи говорят, что сын. А хочется – стайку девчат.
Чтоб бантики и оборки, чтоб визгу на весь квартал.
А ты бы им обеспечил дорогу из кирпича,
Чтобы никто из мелких случайно не заплутал?
Не буду морочить дальше. Про катеты и пирит.
Я, знаешь ли, тоже умею нести романтичный бред.
А вот тот мешочек красный ты всё-таки забери.
Я, может, и облажался, но делал его – тебе.
В герои попасть несложно. Непризнанный Чайльд-Гарольд.
А вот каждый вечер спину массировать не привык?
Студить на окне отвары? А если все деньги в ноль?
…тьфу, елки. Про красный мешочек. Я завтра пришлю, старик...