привет, мам
И такая, ты знаешь, мама, ненужность фатальная.
Для чего это все? Для каких таких берегов
Я везу это все контрабандное, нелегальное,
Высшей пробы накопленное тепло?
Мама, здесь никому это и не надо.
Я пустое место, ничья отрада,
Чемодан неуместно нежных вещей
На складе не-первой-свежести-овощей.
Мама, я отрастила волосы ниже плеч.
Но никто в них не запускает пальцы.
И никто не станет меня беречь.
Мама, я чемпион одиночных танцев,
гений невстреч.
И поэтому я пишу только дурацкие стансы
И не фильтрую речь.
***
+5черта с два
У меня в наушниках знаковый Crystal Ship.
Мой декабрь вспорот, набит стекловатой, и снова зашит.
Свет очей звонить не спешит.
С фотографий смеется - красивый и хамоватый.
Я отправляю в холодные воды свои регаты
Нераспакованных ящиков с нежностью и теплом
В незнакомые лица и координаты,
Так как мне уже сложновато с таким багажом.
Так как я уже разучилась все это петь,
Млеть от слов, столбенеть от встреч и взглянуть не сметь.
Так как после всего там такая вечная мерзлота,
Что сколько бы ни утекала вода - черта с два
Что-то вырастет и зацветет.
Хотя на семена везет.
***
жженым сахаром
на дне каждой кофейной джезвы, любой
беседы нетрезвой, что состоялась наедине с собой
но в отсутствии собеседника:
имя твоё. коронованного наследника,
на все мое обесцененное барахло.
жженым сахаром, высохшей солью морской,
найденной губами на смуглой спине мужской,
имя твоё. льдом дробленым в ночном мохито:
якобы все забыто. и ты поверил.
поверил, что выросшее из плевел
через бетон, через вечную мерзлоту,
через жуткую адову пустоту
продравщееся, мое к тебе забытье
может просто закончиться?
что вся моя ненормальная страсть
под случайным незлым сквознячком
скукожившись, не спаслась?
неслучившийся мой, это все вранье.
в меня впаяно. вязью арабской,
золотом: имя твое.
***
Как дела?
У меня тут ничейность, и от греха подальше - сердце на “mute”.
Изнутри все черно, как гарь, ну какие мои дела,
когда снишься и снишься. Меня эти сны добьют.
У тебя все как надо, без лишних вспышек, хранишь уют,
Бережешь свой покой от вмешательств всяких таких, как я.
Она отстирала тебе все цветные простыни добела.
Поистерла всю память, сожгла все причалы и острова.
Пишешь письма каллиграфическим, без выступов за поля.
И неважно совсем уже, как я тогда ждала.
Важно, чтобы она тебя обожала и берегла.
Только не спрашивай больше, пожалуйста, как у меня дела.
***
Про май
у меня оглушительный, дикий май.
после зимних обсессий, глухого ночного «не отпускай»,
иступленного «и барахло свой забирай» -
этот май оголтелый. в воздухе так медово.
а я белка, лишившаяся колеса:
очень кружится голова, очень невесомо.
я танцую. потом дышу и танцую снова.
если голову запрокидывать – небеса.
если прямо смотреть – разделительная полоса.
и машины несутся со скоростью, мне не страшно.
я танцую, и я не хочу к тебе – это важно.
только надо увидеть когда-то твои глаза.
в это трудно поверить, но все действительно так:
ты читаешь любой одного и того же поэта,
пишешь нежное методом, видимо, «Ctrl v»
и у тебя там, да, бесконечное лето,
только в худшей из версий - душно как в гадком сне
там к тебе приходят с жары эти вспревшие дамы,
ты им дышишь в ключицы часто и горячо
наливаешь некрепкий чай, шепчешь ни о чем,
и танцуешь им что-то дикое под там-тамы,
и они вздыхают, прося еще.
недвусмысленно прямо.
мне все это не надо, слышишь, я не могу
в этих прелостях, в этом смраде.
у меня оглушительный май, и я в нем бегу
по ночной промокнувшей автостраде.
***
отпускать
затянул нити туже, всю душу мне сжал в горсти,
а глядишь – точно сквозь. ну зачем я тебе, пусти.
тяжело вдыхать. выдыхать еще тяжелее.
и чем дальше, хороший, тем хуже и холоднее:
нежилое пространство, тьма и стальная тишь,
только ты все никак не выпустишь, не простишь.
я замерзла, ноябрь - в минус, и тонкие пальцы
без перчаток боятся к воздуху прикасаться.
взгляд стеклянный, как корка тонкого льда с утра
вместо луж. отпусти. я тебе не доктор и не сестра.
мой хороший, я не невеста тебе, не жена. я не враг,
ведь враги повязаны, крепко сшиты,
а мы с разных сторон Невы. все мосты закрыты.
отпусти меня, милый, хороший, ну не держи ты,
не держи меня в летнем платье на всех ветрах
на своих усталых,
своих больших и красивых
руках.
***
Про ступени
мне сообщает сверху серьезный голос:
каждая пустая ступень эскалатора в метро -
это непровезенный пассажир.
я думаю:
каждый месяц моей жизни без любви -
это чистая тетрадь из-под стихов
несказанное мое, неспетое, неотснятое.
неподаренное тепло - оно
совсем ничего не весит.
огромный дырявый месяц
ни для кого.
а еще я думаю:
каждый мой месяц без любви -
это целый человек. какой-то красивый мужчина.
с нецарапанной нервной системой.
и вот это, как ни крути,
причина
не любить вообще никого.
чтоб внутри все закостенело.
опустынело. онемело.
одурело от тишины.
И такая, ты знаешь, мама, ненужность фатальная.
Для чего это все? Для каких таких берегов
Я везу это все контрабандное, нелегальное,
Высшей пробы накопленное тепло?
Мама, здесь никому это и не надо.
Я пустое место, ничья отрада,
Чемодан неуместно нежных вещей
На складе не-первой-свежести-овощей.
Мама, я отрастила волосы ниже плеч.
Но никто в них не запускает пальцы.
И никто не станет меня беречь.
Мама, я чемпион одиночных танцев,
гений невстреч.
И поэтому я пишу только дурацкие стансы
И не фильтрую речь.
***
+5черта с два
У меня в наушниках знаковый Crystal Ship.
Мой декабрь вспорот, набит стекловатой, и снова зашит.
Свет очей звонить не спешит.
С фотографий смеется - красивый и хамоватый.
Я отправляю в холодные воды свои регаты
Нераспакованных ящиков с нежностью и теплом
В незнакомые лица и координаты,
Так как мне уже сложновато с таким багажом.
Так как я уже разучилась все это петь,
Млеть от слов, столбенеть от встреч и взглянуть не сметь.
Так как после всего там такая вечная мерзлота,
Что сколько бы ни утекала вода - черта с два
Что-то вырастет и зацветет.
Хотя на семена везет.
***
жженым сахаром
на дне каждой кофейной джезвы, любой
беседы нетрезвой, что состоялась наедине с собой
но в отсутствии собеседника:
имя твоё. коронованного наследника,
на все мое обесцененное барахло.
жженым сахаром, высохшей солью морской,
найденной губами на смуглой спине мужской,
имя твоё. льдом дробленым в ночном мохито:
якобы все забыто. и ты поверил.
поверил, что выросшее из плевел
через бетон, через вечную мерзлоту,
через жуткую адову пустоту
продравщееся, мое к тебе забытье
может просто закончиться?
что вся моя ненормальная страсть
под случайным незлым сквознячком
скукожившись, не спаслась?
неслучившийся мой, это все вранье.
в меня впаяно. вязью арабской,
золотом: имя твое.
***
Как дела?
У меня тут ничейность, и от греха подальше - сердце на “mute”.
Изнутри все черно, как гарь, ну какие мои дела,
когда снишься и снишься. Меня эти сны добьют.
У тебя все как надо, без лишних вспышек, хранишь уют,
Бережешь свой покой от вмешательств всяких таких, как я.
Она отстирала тебе все цветные простыни добела.
Поистерла всю память, сожгла все причалы и острова.
Пишешь письма каллиграфическим, без выступов за поля.
И неважно совсем уже, как я тогда ждала.
Важно, чтобы она тебя обожала и берегла.
Только не спрашивай больше, пожалуйста, как у меня дела.
***
Про май
у меня оглушительный, дикий май.
после зимних обсессий, глухого ночного «не отпускай»,
иступленного «и барахло свой забирай» -
этот май оголтелый. в воздухе так медово.
а я белка, лишившаяся колеса:
очень кружится голова, очень невесомо.
я танцую. потом дышу и танцую снова.
если голову запрокидывать – небеса.
если прямо смотреть – разделительная полоса.
и машины несутся со скоростью, мне не страшно.
я танцую, и я не хочу к тебе – это важно.
только надо увидеть когда-то твои глаза.
в это трудно поверить, но все действительно так:
ты читаешь любой одного и того же поэта,
пишешь нежное методом, видимо, «Ctrl v»
и у тебя там, да, бесконечное лето,
только в худшей из версий - душно как в гадком сне
там к тебе приходят с жары эти вспревшие дамы,
ты им дышишь в ключицы часто и горячо
наливаешь некрепкий чай, шепчешь ни о чем,
и танцуешь им что-то дикое под там-тамы,
и они вздыхают, прося еще.
недвусмысленно прямо.
мне все это не надо, слышишь, я не могу
в этих прелостях, в этом смраде.
у меня оглушительный май, и я в нем бегу
по ночной промокнувшей автостраде.
***
отпускать
затянул нити туже, всю душу мне сжал в горсти,
а глядишь – точно сквозь. ну зачем я тебе, пусти.
тяжело вдыхать. выдыхать еще тяжелее.
и чем дальше, хороший, тем хуже и холоднее:
нежилое пространство, тьма и стальная тишь,
только ты все никак не выпустишь, не простишь.
я замерзла, ноябрь - в минус, и тонкие пальцы
без перчаток боятся к воздуху прикасаться.
взгляд стеклянный, как корка тонкого льда с утра
вместо луж. отпусти. я тебе не доктор и не сестра.
мой хороший, я не невеста тебе, не жена. я не враг,
ведь враги повязаны, крепко сшиты,
а мы с разных сторон Невы. все мосты закрыты.
отпусти меня, милый, хороший, ну не держи ты,
не держи меня в летнем платье на всех ветрах
на своих усталых,
своих больших и красивых
руках.
***
Про ступени
мне сообщает сверху серьезный голос:
каждая пустая ступень эскалатора в метро -
это непровезенный пассажир.
я думаю:
каждый месяц моей жизни без любви -
это чистая тетрадь из-под стихов
несказанное мое, неспетое, неотснятое.
неподаренное тепло - оно
совсем ничего не весит.
огромный дырявый месяц
ни для кого.
а еще я думаю:
каждый мой месяц без любви -
это целый человек. какой-то красивый мужчина.
с нецарапанной нервной системой.
и вот это, как ни крути,
причина
не любить вообще никого.
чтоб внутри все закостенело.
опустынело. онемело.
одурело от тишины.